Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович - Господа Головлевы
prose_classic Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин Господа Головлевы 1875-1880 ru ru Ustas FB Tools 2006-04-28 http://www.artint.ru/cfrl/prose.htm C37C0CFF-1229-4B9D-85C6-9AAC03C31695 1.0 Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Господа Головлевы
СЕМЕЙНЫЙ СУД
Однажды бурмистр из дальней вотчины, Антон Васильев, окончив барыне Арине Петровне Головлевой доклад о своей поездке в Москву для сбора оброков с проживающих по паспортам крестьян и уже получив от нее разрешение идти в людскую, вдруг как-то таинственно замялся на месте, словно бы за ним было еще какое-то слово и дело, о котором он и решался и не решался доложить.
Арина Петровна, которая насквозь понимала не только малейшие телодвижения, но и тайные помыслы своих приближенных людей, немедленно обеспокоилась.
— Что еще? — спросила она, смотря на бурмистра в упор.
— Все-с, — попробовал было отвернуть Антон Васильев.
— Не ври! еще есть! по глазам вижу!
Антон Васильев, однако ж, не решался ответить и продолжал переступать с ноги на ногу.
— Сказывай, какое еще дело за тобой есть? — решительным голосом прикрикнула на него Арина Петровна, — говори! не виляй хвостом… сума переметная!
Арина Петровна любила давать прозвища людям, составлявшим ее административный и домашний персонал. Антона Васильева она прозвала «переметной сумой» не за то, чтоб он в самом деле был когда-нибудь замечен в предательстве, а за то, что был слаб на язык.
Имение, в котором он управлял, имело своим центром значительное торговое село, в котором было большое число трактиров. Антон Васильев любил попить чайку в трактире, похвастаться всемогуществом своей барыни и во время этого хвастовства незаметным образом провирался. А так как у Арины Петровны постоянно были в ходу различные тяжбы, то частенько случалось, что болтливость доверенного человека выводила наружу барынины военные хитрости прежде, нежели они могли быть приведены в исполнение.
— Есть, действительно… — пробормотал наконец Антон Васильев.
— Что? что такое? — взволновалась Арина Петровна.
Как женщина властная и притом в сильной степени одаренная творчеством, она в одну минуту нарисовала себе картину всевозможных противоречий и противодействий и сразу так усвоила себе эту мысль, что даже побледнела и вскочила с кресла.
— Степан Владимирыч дом-то в Москве продали… — доложил бурмистр с расстановкой.
— Ну?
— Продали-с.
— Почему? как? не мни! сказывай!
— За долги… так нужно полагать! Известно, за хорошие дела продавать не станут.
— Стало быть, полиция продала? суд?
— Стало быть, что так. Сказывают, в восьми тысячах с аукциона дом-то пошел.
Арина Петровна грузно опустилась в кресло и уставилась глазами в окно. В первые минуты известие это, по-видимому, отняло у нее сознание.
Если б ей сказали, что Степан Владимирыч кого-нибудь убил, что головлевские мужики взбунтовались и отказываются идти на барщину или что крепостное право рушилось, — и тут она не была бы до такой степени поражена. Губы ее шевелились, глаза смотрели куда-то вдаль, но ничего не видели. Она не приметила даже, что в это самое время девчонка Дуняшка ринулась было с разбега мимо окна, закрывая что-то передником, и вдруг, завидев барыню, на мгновение закружилась на одном месте и тихим шагом поворотила назад (в другое время этот поступок вызвал бы целое следствие). Наконец она, однако, опамятовалась и произнесла:
— Какова потеха!
После чего опять последовало несколько минут грозового молчания.
— Так ты говоришь, полиция за восемь тысяч дом-то продала? — переспросила она.
— Так точно.
— Это — родительское-то благос
